Содержание TOC o "1-3" h z u Модель управления правовым государством PAGEREF _Toc403674299 h 2 Модель управления культурным государством PAGE

Содержание
TOC o “1-3” h z u Модель управления правовым государством PAGEREF _Toc403674299 h 2
Модель управления культурным государством PAGEREF _Toc403674300 h 35
Список литературы PAGEREF _Toc403674301 h 63
Модель управления правовым государством
Представления о государстве как организации, осуществляющей свою деятельность на основе закона, начали формироваться уже на ранних этапах развития человеческой цивилизации. С идеей правового государства связывались поиски более совершенных и справедливых форм общественной жизни, противостоящих деспотическому правлению, абсолютизму, полицейскому государству.
Отдельные положения о правовом государстве нашли выражение в трудах мыслителей античности, таких как: положения о власти закона как сочетании силы и права (Солон, Аристотель и др.), о различии правильных и неправильных форм правления, о смешанном правлении и о роли права в типологии государственных форм (Сократ, Платон, Аристотель, Полибий, Цицерон), о соответствии естественного и волеустановленного права (Демокрит, софисты, Аристотель и др.), о равенстве людей по естественному праву, о сферах частного и публичного права, субъекте права, о свободном индивиде как юридическом лице (римские юристы) и другие. Античные идеи послужили основой для дальнейшего развития идей о демократии, народном суверенитете, естественных правах человека, равенстве всех перед законом, господстве права и т.д.
Древние философы пытались выявить такие связи и взаимодействия между правом и государственной властью, которые бы обеспечивали гармоничное функционирование общества. Уже ученые древности считали, что наиболее разумна и справедлива лишь та политическая форма общежития людей, при которой закон общеобязателен как для граждан, так и для самого государства.
Древнегреческий философ Платон писал: «Я вижу близкую гибель того государства, где закон не имеет силы и находится под чьей-либо властью. Там, где закон – владыка над правителями, а они – его рабы, я усматриваю спасение государства и все блага, какие только могут давать государствам боги».
Государственная власть, признающая право и, одновременно, ограниченная им, по мнению древних мыслителей, считается справедливой государственностью. «Там, где отсутствует власть закона, – писал Аристотель, – нет места и (какой-либо) форме государственного строя».
«Итак, – писал он, – кто требует, чтобы закон властвовал, требует, кажется, того, чтобы властвовало только божество и разум…». Поскольку под законом Аристотель имеет в виду правовой закон, то B.C. Нерсесянц полагает, что речь у него, по существу, идет о господстве права в надлежаще организованном государстве.
Необходимую внутреннюю взаимосвязь права и государства, столь существенную для правового государства, Аристотель формулирует так: «Понятие справедливости связано с представлением о государстве, так как право, служащее критерием справедливости, является регулирующей нормой политического общения».
Критерием для определения правильных форм государственного строя Аристотель признает способность формы правления служить делу общественной пользы. Если правитель руководствуется общественной пользой, то, согласно Аристотелю, такие формы государственного устройства, независимо от того, правит один, или немногие, или большинство, – формы правильные. «А это будет иметь место в том случае, когда кто-нибудь один из общей массы, либо целый род, либо… вся народная масса будет иметь превосходство в добродетели, когда притом один будет в состоянии повелевать, другие – подчиняться». Те формы, при которых правящие имеют личные интересы, представляют формы, отклоняющиеся от нормальных.
Заметный шаг в направлении к теории правового государства был сделан в политико-правовых учениях древнеримских мыслителей, особенно Цицерона. Предшествующие представления древнегреческих авторов о взаимосвязи государства и права, политики и закона получили свое новое выражение в его трактовке государства как публично-правовой общности.
Под правом у Цицерона понимается естественное право, вытекающее из разумной природы человека и всего окружающего мира, сотворенных высшим (божественным) разумом. Естественное право предшествует писаным законам и государству. Государство, согласно цицероновской концепции, является правовым не в силу соблюдения им своих же законов, а потому, что государство по своему содержанию, по своей сути – это естественное право народа, согласованное и упорядоченное. Оно предстает, в выражении общего интереса свободных его членов, как определенное организационно-правовое образование. « Итак, государство есть достояние народа, а народ – не любое единение людей, собранных вместе каким бы то ни было образом, а соединение многих людей, связанных между собою согласием в вопросах права и общностью интересов». Кроме того, Цицерон формулирует очень важный принцип организации государства: «…под действие закона должны попадать все». Из него вытекает принцип равенства граждан перед законами государства. Такое правовое равенство граждан, по мысли Цицерона, достижимо лишь при смешанной форме правления, аристократии и демократии в сочетании с монархией.
Идеология Возрождения впервые выдвинула человека на первой место в системе общемировых ценностей. Зарождение идей естественного нрава, неотчуждаемых прав индивида, принадлежащих ему от рождения, стали отправной точкой в развитии учения о правовом государстве. Этот факт определяет сущность и смысл понятия правового государства до наших дней.
Наиболее известные идеи правовой государственности изложили Н. Макиавелли и Ж. Боден. В своей теории Н. Макиавелли на основе опыта существования государств прошлого и настоящего объяснял принципы политики, осмыслял движущие политические силы. Цель государства он видел в возможности свободного пользования имуществом и обеспечении безопасности для каждого. Ж. Боден определяет государство как правовое управление многими семействами и тем, что им принадлежит. Задача государства, по его мысли, состоит в том, чтобы обеспечить права и свободы граждан, прежде всего, их право на безопасное существование.
Дж. Локк, используя ссылки на естественное право, определил понятие правового закона, его цели – сохранять и расширять свободу людей. Гуманистический принцип права дополняется его учением о равенстве людей. В его понимании люди – это существа одной и той же породы и вида. При своем рождении они все без различия получают одинаковые природные способности. А значит, они должны быть равны между собой без всякого подчинения или подавления.
Говоря о свободе личности, Дж. Локк заключает, что свобода людей, находящихся под властью государства, состоит в том, чтобы следовать собственному желанию во всех случаях, когда этого не запрещает закон, а также не быть зависимым от неопределенной, неизвестной воли другого человека. В этом положении усматривается очень важный правовой принцип, ставший актуальным для нас сегодня. Он гласит: «…разрешено все, что не запрещено законом».
Ш.Монтескье установление правовой государственности связывал с политической свободой в гражданском обществе.
При этом он подчеркивал, что политическая свобода состоит не в том, чтобы делать то, что хочешь, а то, что дозволено законом. В противном случае это не будет свобода, так как то же самое в отношении гражданина могли бы делать другие. Политическую свободу Ш. Монтескье рассматривает в двух аспектах: 1) в отношении к государственному устройству; 2) в отношении к отдельному гражданину. Во втором аспекте политическая свобода заключается в безопасности гражданина.
Средствами обеспечения такой свободы Ш. Монтескье признает доброкачественность судопроизводства и уголовных законов. «Если не ограждена невиновность граждан, то не ограждена и свобода. Сведения о наилучших правилах, которыми следует руководствоваться при судопроизводстве, нужнее для человечества всего прочего в мире… Эти сведения уже приобретены в некоторых странах и должны быть усвоены прочими».
Отсюда видно, какое значение придавал Ш. Монтескье качеству закона и процедуре его исполнения в вопросе защиты прав и свобод личности.
Идея правового государства оказалась весьма востребованной в период буржуазных революций. Формирующееся третье сословие нуждалось в утверждении новых представлений о свободе человека и о его месте в государстве посредством утверждения режима господства права. Понятие «правовое государство» утверждалось как противопоставление деспотизму и полицейскому государству. Правовое государство, господство права на ранних этапах буржуазного развития означало, прежде всего, ограничение его вмешательства в экономику и гарантии личной свободы индивида в распоряжении собственностью. С развитием буржуазных экономических отношений и теории гражданского общества понятие правового государства стало меняться.
И. Кант понимал государство как объединение множества людей, подчиненных правовым законам. Право у него было тесно связано с моралью. И право, и мораль имели своим источником категорический императив.
Государство, по И. Канту, должно обеспечить торжество права. В этом отношении И. Канта можно считать одним из первых представителей теории правового государства, утверждавших, что деятельность государства должна подчиняться требованиям права.
И. Канта отличает в большей мере моральное обоснование права. Он своеобразно выводил понятие права. В «Метафизике нравов» он писал: «…право – это совокупность условий, при которых произвол одного (лица) совместим с произволом другого с точки зрения всеобщего закона свободы». Нормы позитивного законодательства в той мере являются правом, в какой они соответствуют разуму, дающему человеку законы свободы. Право, по И. Канту, не только выражение внешней свободы, но и сущностная форма его бытия.
Идея правового государства строится у И. Канта на понятии свободы, которую он определяет следующим образом: «Свобода (члена общества) как человека, принцип которого в отношении устройства общества я выражаю в следующей формуле: никто не может принудить меня быть счастливы так, как он хочет (так, как он представляет себе благополучие других людей); каждый вправе искать своего счастья на том пути, который ему самому представляется хорошим, если только он этим не наносит ущерба свободе других стремиться к подобной цели – свободе, совместимой по некоторому возможному всеобщему закону со свободой каждого другого (т.е. с таким же правом другого). Правление, которое зиждилось бы на принципе благоволения народу, подобном благоволению отца своим детям, иначе говоря, правление отеческое (imperium paternale), при котором подданные как несовершеннолетние, неспособные различать, что для них на самом деле полезно, а что вредно, принуждены оставаться сугубо пассивными, ожидая от главы государства суждения о том, как им надлежит быть счастливыми и, предоставляя это суждение его милостивому соизволению, такое правление есть величайший деспотизм, какой только можно себе представить (такое устройство, при котором уничтожается всякая свобода подданных, не имеющих в таком случае никаких прав)». Антиподом деспотии является правовое государство.
Идея первоначального общественного договора, равно как и связь права с моралью, вполне логично приводили И. Канта к учению о естественном, т.е. неотъемлемом внутренне, по природе присущем человеку праве. Он называет его при этом частным правом.
Наряду с частным И. Кант определяет и положительное, или публичное, право как результат деятельности законодателя. Однако и то и другое право всегда связано у него с категорическим императивом, который не навязан человеку извне, а находится в нем самом, следует из его природы.
Г. Гегель определял правовое государство как царство реализованной свободы, одновременно отождествляя в нем государство и право. Эволюцию человечества он понимал как последовательное развитие свободы через преодоление произвола. Ценность воззрений Г. Гегеля на государство часто видят в том, что принудительную сторону государства он не считал главной. Центральной он признавал четкую социальную и правовую направленность государственной деятельности, ее нравственное содержание, полезность для общества в целом.
Автором термина «правовое государство» (der Rechtsstaat) считается К. Велькер, который впервые употребил его в 1813 г., ввел же этот термин в научный оборот и дал его юридический анализ Р. фон Моль.
Свою теорию Р. фон Моль изложил в книге «Наука полиции в соответствии с принципами правового государства».
В истории, считал Р. фон Моль, существует шесть родов государств, одним из которых являются государства, основанные на идее права. Форма правления таких государств может быть различной, «…если только она вообще обещает полное достижение двух целей». Такими целями данного типа государств Р. фон Моль назвал: «…во-первых, охранение юридического порядка… как условия всего дальнейшего; во-вторых, покровительство разумным человеческим целям… поскольку собственные средства отдельных личностей для достижения этих целей недостаточны».
Серьезный вклад в учение о правовом государстве внесли в XX веке такие ученые, как Г. Еллинек, Г. Кельзен, Г. Харт, Дж. Роулс, Р. Дворкин, Ф. Хайек и др.
Так, говоря о праве, представители школы юридического позитивизма понимали под ним все, что приказывает власть. Все, что санкционировано властями в той или иной форме, даже если это очевидный произвол, – это и есть право. Исходя из этого, создатель чистой теории права Г. Кельзен полагал, что любое государство следует считать правовым, поскольку оно всегда оформлено правом, а для юриста именно право является предметом познания.
В конце XIX – начале XX века начинает формироваться теория социального правового государства, которое мы рассмотрим в последующих лекциях.
Концепция правового государства активно развивалась в трудах русских дореволюционных юристов: В.М. Гессена, Ф.Ф. Кокошкина, Н.М. Коркунова, С.А. Котляревского, П.И. Новгородце-ва, Г.Ф. Шершеневича и др.
Ф.Ф. Кокошкин понимает под правовым государство, которое в своих отношениях к подданным связано правом, подчиняется праву, иными словами – государство, члены которого по отношению к нему имеют не только обязанности, но и права: являются не только подданными, но и гражданами. Практически воплощением идеи правового государства является конституционное государство.
Для того чтобы государство было подчинено праву, отмечает Ф.Ф. Кокошкин, это подчинение должно быть обеспечено известными гарантиями. Совокупность таких гарантий и образует то, что называется конституцией. Государство, подчинение которого праву гарантировано, есть конституционное государство. Среди основных таких гарантий Ф.Ф. Кокошкин называет: участие народа или народного представительства в законодательстве и разделение властей. Возможны и дополнительные гарантии: участие в законодательстве главы исполнительной власти, образование двух законодательных палат, ответственность министров перед народным представительством, несменяемость судей и наличие суда присяжных и т.д.
Характеризуя правовое государство, другой выдающийся русский ученый, А.Ф. Кистяковский, писал: «Основной принцип правового, или конституционного, государства состоит в том, что государственная власть в нем ограничена. В правовом государстве власти положены определенные пределы, которые она не должны и не может преступить, ограничение власти в правовом государстве создается признанием за человеком неотъемлемых, неприкосновенных и неотчуждаемых прав».
Г.Ф. Шсршенепич отмечает следующие пути формирования и основные параметры правового государства: 1) для устранения произвола необходимо установление норм объективного права, которые определяют пределы свободы каждого и ограничивают одни интересы от других, в том числе и государственной организации, – отсюда идея господства права в управлении; 2) если личная инициатива требует простора, то государству достаточно ограничиться охраною субъективных прав; 3) чтобы новый порядок не нарушался самими органами власти, необходимо строго определить полномочия последних, отделив от исполнительной власти законодательную, утвердив самостоятельность судебной власти и допустив к соучастию в законодательстве выборные общественные элементы.
Н.М. Коркунов был поборником строгого соблюдения законов. «Каждый отдельный орган государственной власти, – подчеркивал он, – имеет власть лишь в пределах закона». Решение же вопроса о законности действий органов власти, по его мнению, могло быть предоставлено только суду.
Рассуждая о механизме обеспечения законности, Н.М. Коркунов продолжает развивать теорию разделения властей, главным смыслом считает в ней обеспечение свободы и взаимное сдерживание властей, а не просто обособление их друг от друга.
Но этого для обеспечения режима законности мало, считает Н.М. Коркунов. И поэтому ставит вопрос о создании особых средств и органов надзора за соблюдением законности в деятельности органов управления. Важной при этом является идея о всеобщем праве граждан на подачу петиций.
Одним из последователей дела Н.М. Коркунова в вопросах самоограничения монархии был С.А. Котляревский, который отстаивал идею создания конституционного государства.
В 1907 году он писал: «…здесь сталкиваются два величайших результата исторической жизни: новое государство с его огромными материальными силами, с его великими законодательными задачами, с его напряженной деятельностью и новые требования личности, сознающей свою свободу и стремящейся осуществлять ее в признанной извне автономии».
Для обеспечения полнокровной жизнедеятельности гражданина С.А. Котляревский, как и другие сторонники теории конституционализма, признает необходимость закрепления в конституции и обеспечения государством нескольких главных форм «необходимых свобод». Это такие формы, как свобода собраний и союзов, свобода слова и печати, свобода вероисповеданий, личная неприкосновенность и др. Формой правления для обеспечения этих прав и свобод С.А. Котляревский признает конституционную монархию с обязательной реализацией принципа разделения властей.
Ставя во главу угла признание всей нацией важности «индивидуальных прав» личности, С.А. Котляревский предложил определенные условия их реализации. Это, прежде всего, организация судебной защиты против случаев нарушения этих прав и политическая ответственность высших представителей власти перед представителями народа за правонарушения.
Этот принцип нашел свое отражение в современной концепции правового государства и формулируется как принцип взаимной ответственности личности и государства.
Надо отметить, что в России XIX века в интересующем нас аспекте сложилось несколько различных теорий о соотношении государства и права. Это можно объяснить различным подходом тех или иных авторов к пониманию социальной роли права и государства и приоритета того или иного из двух этих элементов.
Представители школы естественного права выводили право из общественного договора, ограничивали государство правом, объясняя, что это ограничение вытекает из нерушимости естественного закона и неотчуждаемости основанных на нем субъективных публичных прав индивида. Так, в частности, Е.Н. Трубецкой считал, что праву принадлежит исторический приоритет, оно возникает до государства.
С точки же зрения юридического позитивизма, право стало рассматриваться как продукт деятельности государства (Ф.В. Тарановский).
Характеризуя правовое государство, Ф.В. Тарановский, профессор Петроградского университета, в 1917 году писал: «Правовым стали называть и теперь называют государство не по его задаче и компетенции, а по приемам его деятельности. Специфическим признаком правового государства в современном ею понимании является безусловное признание правовых форм и правовых пределов для всех проявлений государственной власти». Однако права граждан у него должны соразмеряться с «общественной необходимостью», а не быть самоцелью. Сторонники теории солидарности, отмечает Э.В. Кузнецов, вообще отрицали понятие государственного суверенитета, так же как и само государство, полагая, что общественная среда в целях собственной охраны и развития создает силы «правящих» и «управляющих».
В.И. Тимошенко условно разделил теоретические позиции ученых-юристов на четыре группы, исходя из критерия, что конкретно выступает средством «связывания» органов государственной власти:
1) конституция (А.Д. Градовский, В.М. Гессен, Л.Л. Малицкий);
2) определение в законе конкретных направлений и форм деятельности государственной власти (Л.А. Жилин, Н.И. Палиенко, А.С. Алексеев);
3) пределы, определяемые закономерностями социально-психологической жизни людей (С.А. Котляревский, Б.А. Кистяковский, П.И. Новгородцев);
4) гражданские свободы, рождающиеся из естественных потребностей человека, живущего в обществе (Н.М. Коркунов, Ф.Ф. Кокошкин, Ф.В. Тарановский).
Новая власть, сформировавшаяся в результате революции 1917 г., не воспользовалась теоретической базой, наработанной выдающимися дореволюционными учеными. Долгое время в советской юридической науке господствовало отрицательное отношение к концепции правового государства. Один из ведущих советских ученых-юристов 20-30-х годов Е.Б. Пашуканис писал: «Правовое государство – это мираж, но мираж, весьма удобный для буржуазии, потому что он заменяет выветрившуюся религиозную идеологию, он заслоняет от масс факт господства буржуазии».
В 1929 году Л.М. Каганович заявил: «…мы отвергаем понятие правового государства. Если человек, претендующий на звание марксиста, говорит всерьез о правовом государстве и тем более применяет понятие «правового государства» к советскому государству, то это значит, что он идет на поводу у буржуазных юристов». Возрождение этого понятия в нашей стране произошло только в эпоху так называемой перестройки.
В последующие годы в стране появилась обширная литература, посвященная проблемам правового государства. Авторы научных монографий, книг, статей, диссертационных исследований пытаются осмыслить идею правового государства, дать ему определение, обозначить его наиболее существенные признаки.
В литературе нет единства по вопросу определения правового государства. Н.И. Матузов и А.В. Малько понимают под этим термином «организацию политической власти, создающую условия для наиболее полного обеспечения прав и свобод человека и гражданина, а также для наиболее последовательного связывания с помощью права государственной власти в целях недопущения злоупотреблений».
Исходя из этого, В.В. Лазарев полагает, что главным пунктом в содержании теории правового государства является идея народного суверенитета. Вместе с тем, следует отметить, что идея народного суверенитета лежит в основе деятельности любого современного демократического государства.
Выше уже говорилось о том, что все основополагающие принципы конституционного строя тесно связаны и переплетены между собой. Не бывает демократического неправового государства, равно как и правового недемократического, поэтому народный суверенитет мы рассматриваем в большей мере как принцип демократического государства, поскольку целью правового государства является не только обеспечение народовластия, но и соблюдение иных прав индивида.
Еще одно сходное определение приводит М.И. Байтин: «Правовое государство – это государство, пределы власти которого, формирование, полномочия, функционирование его органов регламентированы правом и высшее назначение которого состоит в признании, соблюдении и защите прав и свобод человека и гражданина.
В.В. Бойцова определяет правовое государство как совокупность государственно-властных механизмов, действующих на законной и правовой основе в целях обеспечения прав, свобод и законных интересов граждан.
B.C. Нерсесянц понимает правовое государство как правовую форму организации и деятельности публично-политической власти и ее взаимоотношений с индивидами как субъектами права. По его мнению, это означает официальное признание, закрепление и соблюдение как минимум трех положений: прирожденных и неотчуждаемых (естественных) прав и свобод человека; верховенство правового закона; правовой организации самой систем государственной власти на основе принципа разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную.
О.Э. Лсйст указывает на то, что «правовое государство – не только устройство, способ организации государства, но, главное, состояние государственной власти, на всех ее уровнях и во всех се проявлениях стремящейся (вынужденной) поступать по закону, а не по собственному разумению».
Как отмечает В.А. Кикоть: «Правовое государство – это не просто государство, соблюдающее законы. Это общество и государство, признающие право как исторически развивающуюся в общественном сознании, расширяющуюся меру свободы и справедливости, которая должна быть выражена в актах международного уровня, в Конституции, в законах, подзаконных актах и практике реализации прав и свобод человека, демократии, рыночного хозяйства и т.п.».
И.В. Тепляшин понимает под правовым государством такое взаимодействие государства и права, где государство, опираясь на право, регулирует внутренние правовые отношения, в центре которых стоят права и свободы человека и гражданина. Как отмечает Л.С. Мамут, правовое государство – это, прежде всего, такое государственно-организованное общество, в котором основные права и обязанности, свободы и ответственность человека высоко чтутся и защищаются конституцией (законодательством), институты публичной власти легитимны и легализованы, в котором существует разделение властей и независимость суда.
В.М. Боер, Ф.М. Городинсц, Э.П. Григонис, М.В. Сальников, Н.Г. Янгол под правовым государством понимают функционирование государства в гражданском демократическом обществе, суверенная власть которого основана на признании общечеловеческих ценностей, приоритете права, реальном обеспечении высочайшего статуса своих граждан.
Часть авторов идет по пути простого перечисления принципов правового государства. А.И. Коваленко считает, что правовое государство основано на верховенстве закона; предполагает неуклонное исполнение и соблюдение всеми гражданами, должностными лицами, органами государства и организациями законов государства; предусматривает взаимную ответственность гражданина и государства в рамках действующего законодательства; базируется на политическом, идеологическом и экономическом плюрализме, которые закрепляются и гарантируются нормативно-правовыми актами государства; обеспечивают права и свободы граждан, необходимые для функционирования гражданского общества.
И.А. Исмаилов определяет правовое государство как государство, которое характеризуется обеспеченностью верховенства закона, претворенностью в жизнь принципа разделения властей и полной независимостью судов, их подчиненностью только законам, опорой управления только и только на законность, защитой со стороны государственной власти прав и свобод граждан, возмещение ущерба, причиненного им государственными учреждениями. «Здесь государство и общественная жизнь функционируют на основе требований права, – любое государственное решение принимается на основе закона: в принятии этих решений соблюдаются процессуальные нормы как условие их ясности, дели-ятся правомочия между органами власти.
По мнению А.П. Герасимова, правовое государство ограничивает себя действующими в нем правовыми нормами; в нем обеспечивается не просто соблюдение законов, но и сами законы выражают справедливость, в соответствии с которой высшая ценность – человеческая личность; в правовом государстве должны быть гарантии прав и свобод граждан и независимый суд.
О.Е. Кутафин понимает под правовым такое государство, которое признает в качестве своих непременных особенностей и институтов разделение властей, независимость суда, законность управления, правовую защиту граждан от нарушения их прав государственной властью и возмещение ущерба, нанесенного им публичным учреждением.
Инструментом, способом достижения и реализации права, созданного человеком, называет правовое государство и О.В. Макаров. Л.Б. Тиунова отмечает, что «правовое государство служит инструментом сохранения общества при помощи права».
Однако чаще всего правовое государство рассматривают как сложившуюся в процессе исторического развития особую, наиболее совершенную модель современного демократического цивилизованного государства.
Несмотря на все разнообразие определений правового государства, в его идее можно выделить два главных аспекта:
1) свободу человека, наиболее полное обеспечение его прав;
2) ограничение правом государственной и иной публичной власти.
Свобода человека – это его способность действовать в соответствии со своими интересами, опираясь на познание объективной необходимости в рамках, ограниченных свободой других лиц. Человек свободен распоряжаться своими способностями, имуществом, силами. Право призвано максимально раздвинуть возможности человека во всех областях социальной жизни, с тем, однако, чтобы права одного человека не нарушали права другого. В основе человеческой свободы лежит принцип «все, что не запрещено законом, разрешено».
Ограничение же государства правом призвано предотвратить возможные злоупотребления правом со стороны государства. Право регламентирует порядок формирования, полномочия органов государственной власти, их ответственность перед населением. При этом государственные органы и должностные лица в своей деятельности должны руководствоваться принципом «дозволено только то, что прямо разрешено законом». В правовом государстве основная и главная задача органов власти – претворение в жизнь права, его реализация. Деятельность государства только тогда может считаться правовой, когда она осуществляется в соответствии с правом, на основе его предписаний.
Обе названные стороны правового государства выражают его сущность только в совокупности, взаимосвязи. Целью ограничения власти государства является именно признание и соблюдение прав человека, соблюдение прав человека невозможно без обеспечения их силой государственного принуждения.
Значительное внимание в современной юридической литературе уделяется принципам правового государства. М.Н. Марченко выделяет: верховенство закона; связанность государства и его органов с правом; незыблемость прав и законных интересов; установление и полное проведение в жизнь принципов взаимной ответственности государства перед гражданином и гражданина перед обществом; наличие у государства эффективных форм контроля и надзора за осуществлением требований, содержащихся в законах и других правовых актах; осуществление на практике взаимосвязанности и взаимодополняемости государства и права.
В.Н. Хропанюк принципами правового государства считает: верховенство закона во всех сферах общественной жизни; реальность прав личности; обеспечение ее свободного развития и невмешательство государства в дела личности. Подобные этим принципы правового государства выделяются и другими авторами.
Следует выделить следующие основные принципы правового государства:
1. Господство или верховенство правапредполагает:
– правовую организацию государственной власти, т.е. создание и функционирование всех государственных структур строго на основе закона;
– правовой характер принимаемых законов – опора их на естественные, неотъемлемые права и свободы человека;
– связанность государства правом и законом, установление правовых пределов деятельности государства, его органов и должностных лиц, обязанности государства и его органов действовать в рамках конституции и законов;
– подчинение всех без исключения субъектов права правовым нормам, в том числе законам;
– верховенство Конституции в системе нормативно-правовых актов, прямое действие норм Конституции, ограничение всей остальной правотворческой деятельности в государстве конституционными пределами;
– регулирование всех основополагающих общественных отношений исключительно нормами закона.
Принцип господства права предполагает подчинение государства обществу, выражает народный суверенитет, его право самому определить форму и содержание государства. В этом смысле примат права и демократия неразрывны. Без права демократия превращается в диктат простого большинства меньшинству, произвол власти, вседозволенность.
В литературе выделяют господство права в материальном и в формальном смысле.
В материальном смысле господство права включает в себя:
– верховенство Конституции, гарантирующей надлежащий набор прав человека, закрепляющей общий естественно-правовой статус человека и гражданина;
– всеобщую обязательность прав человека;
– конституционное требование правового характера законов (и, соответственно, запрет антиправовых законов) и всей деятельности государства; в контексте признания прав человека высшей ценностью, это требование означает ограничение законодательной власти обязанностью признавать, соблюдать и защищать права человека и предполагает, что целью, смыслом и содержанием законодательства должна быть конкретизация прав человека.
Господство права в формальном смысле означает:
– соблюдение иерархии источников права;
– допустимость только конституционного и законодательного установления пределов свободы индивидов и их объединений по принципу «незапрещенное разрешено» и определения компетенции государственных органов и должностных лиц государства, а также местного самоуправления по принципу «неразрешенное запрещено».
В формальном смысле господство права предполагает соблюдение определенной процедуры законотворчества: стадий законодательного процесса, необходимость регулирования наиболее важных правоотношений законом, принятие этого закона представительным органом государственной власти, подписание его главой государства. Неотъемлемым признаком господства права является необходимость опубликования законов и иных нормативно-правовых актов, затрагивающих права и свободы человека и гражданина. Неопубликованные акты применяться не должны. Кроме того, закону, ухудшающему правовое положение человека и гражданина, не должна придаваться обратная сила.
В системе правовых ценностей закон является высшей формой выражения, организации и защиты свободы людей. В законах государство устанавливает общеобязательные правила поведения, которые должны максимально учитывать объективные потребности общественного развития на началах равенства и справедливости. Именно поэтому закон обладает наибольшей юридической силой. Все другие правовые акты должны соответствовать закону. Законы регулируют наиболее важные, стержневые стороны общественной жизни. Подзаконные акты, тем более ведомственные, при необходимости могут лишь конкретизировать некоторые положения законов. Но они не совершенствуют и не изменяют законов. При этом закон должен соответствовать праву, быть принятым в соответствии с правом.
Основной закон государства – это Конституция. В ней сформулированы правовые принципы государственной и общественной жизни. Конституция представляет собой общую правовую модель общества, которой должно соответствовать все текущее законодательство. Никакой другой правовой акт государства не может противоречить Конституции.
Верховенство закона и, прежде всего, Конституции создает прочный режим правовой законности, стабильность справедливого правового порядка в обществе.
В XX веке принцип верховенства конституции начал терять свое безусловное значение. С развитием международного права и интеграционных процессов в Европе, утверждение о том, что конституция имеет наивысшую силу, перестало быть абсолютно верным. Хотя в конституциях ряда государств пока еще предусматривается принцип верховенства конституции над нормами международного права, однако в более поздних конституциях признается преимущество международных норм.
Говоря о данном принципе правового государства, исследователи делают акцент именно на необходимости связанности государства правом, что обусловлено «заложенной во всяком истинном праве нравственной идеей справедливости и иными гуманными принципами». Ключевым фактором здесь выступает соотношение права и закона. В отличие от права не все законы соответствуют идеалам справедливости, и следовательно, могут существовать неправовые законы. Этот фактор важно учитывать, говоря о построении правового государства в России, поскольку процент таких законов, которые могут считаться неправовыми, в России всегда был высок, и современное состояние правовой системы не исключение.
В этом смысле Конституция России выступила формализованным документом, установив верховенство Конституции и закона, но ничего не сказав о верховенстве права.
Подчиняясь праву, государственные органы не могут нарушать его предписания и несут ответственность за нарушения или невыполнение этих обязанностей. Государство должно само стать примером соблюдения законов. Обязательность закона для государственной власти обеспечивается системой гарантий, которые исключают административный произвол. К ним относятся: ответственность депутатов перед избирателями, ответственность правительства перед представительными органами, дисциплинарная и уголовная ответственность должностных лиц государства любого уровня за невыполнение своих обязанностей перед конкретными субъектами права.
2. Незыблемость, гарантированность и реальность прав и свобод человекаозначает, что государство должно признавать и охранять права и свободы человека и гражданина от посягательств как других лиц, так и самого государства. При этом важнейшим постулатом правового государства должно стать закрепление и реальное обеспечение равенства всех людей перед законом и судом, предоставление им равной правосубъектности и равных правовых возможностей.
В социально-политической жизни свобода человека выступает как его право. Правовое государство признает за человеком определенную сферу свободы, за пределы которой вмешательство государства недопустимо. Человек же должен иметь определенные гарантии своей свободы относительно государства. Государственная власть в правовом государстве подзаконна. Ее подзаконность дополняется признанием за отдельной личностью неотъемлемых и неприкосновенных прав, предшествующих самому государству. Неприкосновенность личности обеспечивается законом.
Данный принцип в Конституции России выражен в том, что государство не создает, не дарует людям их права, которые неотчуждаемы и принадлежат им не от государства, а от рождения (ч. 2 ст. 17); оно только обязано признавать и соблюдать их, защищать их носителя – человека, его права и свободы как высшую ценность (ст. 2). Права и свободы человека и гражданина являются непосредственно действующими, определяют смысл, содержание законов, деятельность законодательной и исполнительной властей, обеспечиваются правосудием (ст. 18). Важнейшим принципом правового государства является обеспечение равенства всех его граждан перед законом и судом (ст. 19).
Юридическая незащищенность личности перед правоохранительной системой и государством в нынешних условиях – факт очевидный. Права гражданина достаточно хорошо декларированы Конституцией и законодательством, но не ограждают его в достаточной степени от административного произвола, несправедливости, неправосудия.
К определяющему значению свобод и прав человека в качестве принципа правового государства привел многовековой поиск нормальных отношений между личностью и государством, которое в своей первоначальной сущности «нависало» над индивидом, подавляло его, ограничивало его свободу, навязывая ему стандарты поведения, удобные прежде всего государству. Еще П.Н. Новгородцев подчеркивал, что правовое государство основано на свободе и правах человека и именно в этом качестве государство сохранило практическую ценность необходимой и целесообразной организации, оказывающей человечеству элементарные, но незаменимые услуги.
Правовое государство представляет собой форму ограничения власти правами и свободами человека, которые являются важнейшим противовесом всесилию государственной власти, призванной обеспечить ее ограничение и самоограничение. В силу этого приоритет прав человека по отношению к государству является одним из главных принципов правового государства, с которым связаны иные его принципы, служащие осуществлению свободы и прав человека: построение государственной и общественной жизни на принципах права, разделение властей, взаимная ответственность индивида и государства. «Цель правового государства – обеспечение границ свободы индивида, недопустимость нарушения поля свободы, очерченного правом, запрет применения насильственных мер, не основанных на праве. Права человека держат дистанцию между индивидом и государством. Правовое государство призвано обеспечивать в обществе разумный компромисс, предотвращая социальные катаклизмы и перевороты».
Современный период исторического развития характеризуется определенным расширением международных отношений в сфере сотрудничества по защите прав человека. Россия в последние годы включилась в систему защиты прав человека на межгосударственном уровне. Это, в свою очередь, предопределило изучение и обеспечение тех достижений мировой цивилизации, которые называют общечеловеческими ценностями.
В большинстве стран современного мира права человека расширяются. Они закрепляются не только в законодательстве государств, но и в различных международных договорах и соглашениях. Ведущее место среди них занимают Всеобщая декларация прав человека 1948 г., Международный пакт о гражданских и политических правах 1966 г., Международный пакт об экономических, социальных и культурных правах 1966 г., Европейская конвенция о защите прав человека и основных свобод 1950 г. Сюда же можно отнести и ряд других не менее важных документов международного уровня, которые запрещают всякую расовую дискриминацию, дискриминацию в отношении женщин, применение пыток, содержат соглашения в сфере трудовых отношений и т.д..
Создание правового государства невозможно без формирования полноценного гражданского общества, свободно и независимо функционирующего параллельно с государством, которое представляет собой «некую межгосударственную ассоциацию граждан, объединенных по различным принципам, служащую целям удовлетворения их индивидуальных потребностей и реализации потенциальных возможностей на благо всех и каждого».
Именно в нем человек в полной мере способен реализовать свои права и свободы, самореализоваться, именно гражданское общество призвано стать институтом, ограничивающим государство в его стремлении к полной власти. Это общество осознает свои права, свободы, обязанности и ответственность. В нем провозглашаются и воплощаются в жизнь: права и свободы человека и гражданина, демократия и разделение властей, равенство всех перед законом и судом, идеологический и политический плюрализм, свобода слова и печати, запрет вмешательства государства в частную жизнь граждан, взаимные права, обязанности и ответственность государства, общества и граждан, претворяется в жизнь справедливая социальная политика. Такое общество должно быть открыто. Формирование гражданского общества изменяет и роль государства в обществе. Правовое государство подчинено гражданскому обществу. Это – инструмент обеспечения жизнедеятельности гражданского общества и всех его членов.
В этой связи следует обратиться к следующей проблеме: личность – гражданское общество – государство. Суть ее состоит в том, чтобы максимально раскрепостить человека – личность, создать условия, способствующие максимальному развитию его активности, разумной свободы в экономической, политической и прочих областях общественной жизни. Именно на основе свободной и активной личности, которой присущи самые разносторонние потребности и интересы, и базируется гражданское общество. Последнее объединяет все эти отношения, связи, структуры, соотносит их друг с другом, налаживает между ними максимально плодотворное взаимодействие, для чего в качестве важного организующего начала, полностью подконтрольного гражданскому обществу, формирует государство.
Сама проблематика взаимоотношений гражданского общества и государства имеет довольно длинную предысторию и отражает ту или иную философскую систему понимания мира и назначения в нем человека.
«Грубо говоря, – пишет М.Ю. Рябчук, – гражданское общество – это все то, что не является государством: то, что в некотором смысле может противостоять давлению государственных структур на индивида, на его личную жизнь, его политическую, экономическую, культурную деятельность, и одновременно то, что поддерживает эти структуры, обеспечивает их оптимальную форму и эффективное функционирование».
Взаимосвязь правового государства и гражданского общества обусловлена также тем фактором, что принцип правового государства в самом начале своего зарождения представлял собой систему гарантий, посредством которой формирующееся гражданское общество могло отстоять свое право на существование и общественную значимость. Правовое государство предполагает не только разделение властей по горизонтали и вертикали (в случае федеративного государства), но разграничение функций и установление баланса между государством и гражданским обществом.
3. Принцип легитимности государственной властизаключается в том, что формирование, полномочия, пределы государственной власти, ее содержание регламентируются правом, основываются на праве. Важным инструментом легитимации власти является формирование наиболее важных ее органов посредством избрания их населением.
В случае, если деятельность органов государственной власти не основана на праве, не подчиняется предписаниям правовых норм – такое государство не может быть признано демократическим. Этот принцип правового государства логически вытекает из принципа господства права.
4. Взаимная ответственность государства и человека означает, что в своих взаимоотношениях государство и гражданин выступают равными партнерами и обладают взаимными правами и обязанностями, за неисполнение которых они должны нести ответственность. Еще И. Кант сформулировал данную идею следующим образом: каждый гражданин должен обладать той же возможностью принуждения в отношении властвующего к точному и безусловному исполнению закона, что и властвующий в его отношении к гражданину.
Государство не только вправе требовать от человека выполнения ее обязанностей, но и само несет ответственность перед ним за выполнение определенных обязанностей. Гражданин обязан соблюдать Конституцию, быть законопослушным, а государство обязано возмещать убытки, причиненные им человеку, и обеспечивать ему равные с другими индивидами возможности для самореализации, защищать и обеспечивать его права и свободы, поддерживать правопорядок.
Человек вправе требовать от государства исполнения его обязанностей, в том числе в судебном порядке. Если человек исчерпал все возможности получения правовой защиты внутри государства, он вправе обратиться в международные организации по защите прав и свобод человека.
Человечество выработало различные формы ответственности как по отношению к государству, так и по отношению к индивиду. Формами ответственности государства являются: политическая, конституционная, имущественная ответственность. Формы ответственности индивида – административная, имущественная, дисциплинарная, уголовная. Достаточно сложно обстоит дело с разграничением ответственности государства и государственного служащего, проводящего политику государства. Она решается путем возложения части ответственности (имущественной) на государство, а части (политической, конституционной, административной, дисциплинарной) – на государственного служащего.
В то же время правовое государство предполагает режим законности во всех сферах жизни общества, обусловливающий уважение граждан к праву и закону, а также наличие юридической ответственности граждан за злоупотребление правом или неисполнение обязанности.
5. Принцип разделения властейпредполагает относительно самостоятельное функционирование различных ветвей власти, прежде всего, законодательной, исполнительной и судебной. Деятельность различных ветвей власти должна быть основана на системе сдержек и противовесов. Неразрывно связан с принципом разделения властей и принцип независимости суда. В англосаксонской системе права этот принцип наиболее важен. В Англии, а затем в Америке идея господства права материализовалась в институте сильного независимого суда, который стоит на страже права перед писаными законами. В романо-германской системе авторитет писаного права существенно выше, а роль суда несколько менее значима.
Российские ученые часто выдвигают принцип разделения властей на первое место в системе принципов правового государства. Думается, однако, что этот принцип предназначен, прежде всего, для наиболее эффективной защиты прав и свобод человека от произвола государства, отдельных его органов, поэтому он имеет подчиненный характер по отношению к перечисленным выше принципам правового государства.
6. Установление механизма гарантий прав и свобод человека, иными словами – должная юридическая процедура.
Права и свободы, их конституционное закрепление не имеет никакого смысла без создания по-настоящему действенной системы их защиты, системы гарантий от нарушения их, в том числе и со стороны государства. Ярким примером, подтверждающим этот тезис, является закрепление в Конституции СССР 1936 г. наиболее полного и демократического на тот момент перечня прав и свобод человека и гражданина. Однако реализация на практике конституционных положений была невозможна, в том числе и потому, что механизм их реализации и защиты не был создан.
В каждом конкретном случае правовое государство должно обладать набором юридических процедур, с помощью которых гражданин может реализовать или защитить свои права. Отсутствие юридической процедуры фактически лишает гражданина возможности реализовать свои права и делает их лишь пустыми словами.
К сожалению, государство часто по различным причинам не в состоянии обеспечить реальность даже тех прав, которые оно законодательно провозглашает. Происходит своего рода разрыв между провозглашением и практикой реализации. В различных странах масштабы и существо этого разрывам различны, неодинаковы также его причины и источники, методы и способы его преодоления.
Это обусловливает необходимость создания как в теории, так и на практике универсального механизма гарантий прав человека, который бы охватывал все стороны жизни общества и обеспечивал бы необходимые реальные условия социальной защищенности каждого человека. Человек должен быть уверен, что его права, которых он по закону не лишен, обеспечены в любой сфере общественных отношений.
Проблемы, возникающие в связи с практической реализацией рассматриваемого нами принципа, поистине универсальны и затрагивают самые различные вопросы правовой жизни как отдельного государства, так и всего человечества. Об этом свидетельствует целый ряд международных пактов и соглашений в области прав человека, подписанных и ратифицированных большинством европейских и других государств мира. Международное сообщество стремится к созданию действенных механизмов международной защиты прав человека, принуждения государств к их повсеместному соблюдению, в том числе путем установления основ юридических процедур в межгосударственных актах.
Конечно, проблема реализации субъективных прав – это проблема не только чисто правовая. Она тесно связана с экономическим положением общества, степенью его развитости, уровнем развития демократии, духовным потенциалом и т.п.
Следует подчеркнуть, что развитие теории правового государства, увеличение числа его необъемлемых принципов, не изменило степень важности того принципа, из которого выросла вся теория правового государства – принципа обеспечения свободы человека, – свободы в рамках, очерченных правом. Именно обеспечение свободы (в современном понимании – прав и свобод индивида) по-прежнему составляет фундамент и цель правового государства.
Правовое государство является по своей сути государством конституционным. Оно требует наличия конституции как основного закона. Очевидные преимущества писаного права и писаной конституции – его определенность и всеобщая о нем осведомленность. Все законы должны быть опубликованы, неопубликованные законы применению не подлежат. Любые нормативно-правовые акты, затрагивающие права, свободы и обязанности человека и гражданина, не могут применяться, если они не опубликованы официально для всеобщего сведения.
Таким образом, правовое государство можно определить как ограниченную господством или верховенством права организацию публичной власти в обществе, имеющую своей целью признание, соблюдение и защиту неотъемлемых нрав и свобод человека и гражданина. Правовое государство – это государство конституционное.
Правовое государство можно рассматривать в трех аспектах: формальном, материальном и техническом.
В формальном смысле слова правовое государство является государством, в котором законы реализуются по единообразному предусмотренному порядку, установленному писаной Конституцией, при котором вес ветви государственной власти, особенно исполнительная власть и правосудие, осуществляется только согласно букве (а не духу) закона. Такое правовое государство часто игнорирует сущностные, содержательные принципы государства и права, в частности, общечеловеческие ценности прав и свобод, мировые общепризнанные стандарты.
В материальном аспекте правовое государство характеризуется, прежде всего, защитой человека (гражданских и прочих прав) и политических свобод гражданина, а также умеренностью и связанностью правом всего исполнения публичной (государственной) власти.
Если рассматривать правовое государство в техническом смысле, тот оно будет представлено как инструментальная структура, система искусственных правовых приемов, при помощи которых регулируется упорядоченная система охраны прав и свобод. Фактически речь идет о юридической технике правотворчества и правоприменения.
Все три аспекта правового государства имеют важное значение и не могут эффективно существовать друг без друга. Если материальный аспект правового государства фактически выражает его сущность, то формальный и технический аспекты необходимы для реализации материального аспекта, поскольку именно они обеспечивают легитимацию государственной власти и создание механизмов се организации и деятельности.
В качестве отдельной структурной части правового государства выделяют институт защиты конституционного строя. Способами защиты являются следующие:
1) судебный конституционный контроль;
2) полномочия иных органов государственной власти по защите конституционного строя;
3) право народа на коллективное сопротивление узурпации власти;
4) конституционные основы регулирования чрезвычайного и военного положений;
5) конституционные основы деятельности общественных объединений и их конституционных полномочий.
В той или иной мере все указанные способы реализуются в России, все они (за исключением права народа на коллективное сопротивление узурпации власти) получили свое закрепление в Конституции РФ. Впрочем, большинство демократических конституций не содержат в своих текстах указаний на возможность сопротивления народа против узурпации власти. В международных документах право на восстание упоминается только в преамбуле Всеобщей декларации прав человека, где говорится: «… необходимо, чтобы права человека охранялись властью закона в целях обеспечения того, чтобы человек не был вынужден прибегать в качестве последнего средства к восстанию против тирании и угнетения». Таким образом, Декларация ограничила возможности реализации гражданами права на восстание только случаями, когда права человека не охраняются властью закона. Поскольку такая ситуация в правовом государстве невозможна (поскольку тогда государство не может быть названо правовым), то право на восстание не существует в правовом государстве и в том числе потому вполне логично не включается в тексты конституций мира.
Среди всех перечисленных способов наиболее действенным в России является судебный конституционный контроль, осуществляемый Конституционным Судом РФ. Его роль в создании правового базы на основе новой Конституции РФ 1993 г. трудно переоценить.
Важным вопросом в сфере соблюдения прав и свобод человека и гражданина является обеспечение конституционных прав граждан в случае чрезвычайного и военного положения, поскольку именно в этих случаях конституционные права граждан могут подвергаться наибольшим ограничениям.
Соответствующая законодательная база в России создана, однако с 1994 г. в субъекте Российской Федерации – Чеченской Республике продолжается война, сопровождающаяся массовыми нарушениями прав человека, но ни военное, ни чрезвычайное положение в республике не объявлено.
Под военным положением понимается особый правовой режим, вводимый на территории Российской Федерации или в отдельных ее местностях в соответствии с Конституцией Российской Федерации Президентом Российской Федерации в случае агрессии против Российской Федерации или непосредственной угрозы агрессии.
Целью введения военного положения является создание условий для отражения или предотвращения агрессии против Российской Федерации.
В период действия военного положения в соответствии с федеральным конституционным законом могут в той мере, в какой это необходимо для обеспечения обороны страны и безопасности государства, ограничиваться права и свободы граждан Российской Федерации, иностранных граждан, лиц без гражданства, деятельность организаций независимо от организационно-правовых форм и форм собственности, права их должностных лиц. На граждан, организации и их должностных лиц могут возлагаться дополнительные обязанности.
Чрезвычайное положение означает вводимый в соответствии с Конституцией Российской Федерации и федеральным конституционным законом на всей территории Российской Федерации или в ее отдельных местностях особый правовой режим деятельности органов государственной власти, органов местного самоуправления, организаций независимо от организационно-правовых форм и форм собственности, их должностных лиц, общественных объединений, допускающий установленные федеральным конституционным законом отдельные ограничения прав и свобод граждан Российской Федерации, иностранных граждан, лиц без гражданства, прав организаций и общественных объединений, а также возложение на них дополнительных обязанностей.
Введение чрезвычайного положения является временной мерой, применяемой исключительно для обеспечения безопасности граждан и защиты конституционного строя Российской Федерации.
Целями введения чрезвычайного положения являются устранение обстоятельств, послуживших основанием для его введения, обеспечение защиты прав и свобод человека и гражданина, защиты конституционного строя Российской Федерации.
Обеспечению прав граждан в условиях чрезвычайного положения посвящена ч. 3 ст. 56 Конституции России, в соответствии с которой не подлежат ограничению права и свободы, предусмотренные статьями 20, 21, 23 (ч. 1), 24, 28, 34 (ч. 1), 40 (ч. 1), 46-54 Конституции Российской Федерации (право на жизнь, достоинство личности, право на неприкосновенность частной жизни, личную и семешгую тайну, защиту своей чести и доброго имени, запрет на сбор, хранение, использование и распространение информации о частной жизни лица без его согласия, право на свободное использование своих способностей и имущества для предпринимательской и иной не запрещенной законом экономической деятельности, право на жилище, судебная защита прав и свобод человека, уголовно-правовые гарантии, право на возмещение государством вреда, причиненного незаконными действиями (или бездействием) органов государственной власти или их должностных лиц. Недостатком данной статьи Конституции РФ является тот факт, что в ней говорится только о режиме чрезвычайного положения, в то время как режим военного положения предполагает не меньшие ограничения прав человека и, следовательно, необходимость их защиты. Думается, что в правовом государстве необходимо широкое толкование указанной нормы – как запрета ограничения перечисленных прав человека в любой ситуации, – будь то чрезвычайное или военное положение или иной правовой режим.
Создание правового государства предполагает наличие определенных условий и предпосылок. Это наличие развитого гражданского общества, высокая его правовая культура, эффективная рыночная экономика, высокая роль суда, создание системы законодательства, отвечающей общепризнанным принципам и нормам международного права.
Сегодняшнее правовое государство неразрывно связано с идеей социального государства, поскольку там, где человеку не обеспечено достойное существование, нет и не может быть правового государства. Обеспечение достойного уровня жизни населения, возможностей для его самореализации и развития, формирование человеческой личности возможно сегодня только в условиях эффективной рыночной экономики и развитого гражданского общества, а без этого не может быть и правового государства.
Создание правового государства – не одноразовый акт. Существующее правовое государство может и перестать быть таковым, если в нем перестанут соблюдать рассмотренные выше принципы.
Важно отметить при этом, что теория правового государства не есть что-либо сформировавшееся и незыблемое. Ее развитие продолжается, продолжается и обогащение понятия правового государства новыми его принципами и свойствами, например, теорией социального правового государства. Развитие этой теории – важная задача юридической науки, равно как создание правового государства в реальности – важная задача всего общества.
Модель управления культурным государством
В наиболее общих чертах культура – это прогресс, материальный и духовный прогресс как индивидов, так и всевозможных сообществ.
В чем он состоит? Прежде всего в смягчении как для тех, так и для других борьбы за существование. Создание максимально благоприятных условий жизни – таково требование, необходимое и само по себе, и для духовного и нравственного совершенства индивида, которое является конечной целью культуры.
Борьба за существование ведется на два фронта. Человеку приходится утверждать себя в природе – перед ее стихийными силами и в обществе – перед себе подобными.
Ослабление борьбы за существование достигается максимально возможным и наиболее целесообразным расширением господства разума над природой и над человеческой натурой.
Следовательно, и сущность культуры двояка. Культура слагается из господства разума над силами природы и из господства разума над человеческими убеждениями и помыслами.
Что нужно признать важнейшим? То, что на первый взгляд может показаться менее существенным – господство разума над образом мыслей человека. Почему? По двум причинам. Во-первых, господство, которое мы обеспечиваем себе с помощью разума над силами природы, представляет собою не чистый прогресс, а прогресс, которому присущи наряду с достоинствами и недостатки, способные стимулировать бескультурье.
Растлевающее воздействие на культуру экономически условий нашего времени частично объясняется тем, что мы поставили себе на службу силы природы с помощью машин. Но в этом случае только господство разума над человеческими убеждениями и помыслами даст гарантию, что люди и целые народы не используют друг против друга силу, которую сделает для них доступной природа, что они не втянутся в борьбу за существование, гораздо более страшную, нежели та, какую человеку приходилось вести в нецивилизованном состоянии.
Следовательно, нормальное осознание значимости культуры налицо только там, где проводится различие между существенным и несущественным в культуре.
Конечно, и тот и другой прогресс носит духовный характер в том смысле, что оба зиждутся на духовных достижениях человека. Тем не менее, прогресс, достигнутый благодаря господству разума над силами природы, можно квалифицировать как материальный прогресс, поскольку он связан с покорением и использованием материи в интересах людей. Господство же разума над человеческими убеждениями являет собою духовное достижение особого рода, ибо оно базируется на воздействии духа на дух, то есть просветленной разумом силы на такую же другую.
В чем состоит господство разума над человеческими убеждениями и помыслами? В том, что индивиды и всевозможные человеческие сообщества соразмеряют свои желания с материальным и духовным благом целого и многих, то есть в том, что они этичны. Следовательно, этический прогресс – это существенное и несомненное, а материальный – менее существенное и менее несомненное в развитии культуры. Эта моралистическая концепция культуры производит впечатление старомодно рационалистической. Духу нашего времени ближе рассматривать культуру как естественное, хотя и интересное своей сложностью и специфичностью жизненное явление в развитии человечества. Но дело не в определениях, а в истине. В данном же случае простота является истиной… неудобной истиной, с которой нам приходится мучиться.
Попытки провести различие между культурой и цивилизацией предопределены желанием узаконить наряду с понятием этической культуры понятие неэтической и прикрыть последнее историческим термином. Однако ничто в истории слова “цивилизация” не оправдывает такого намерения. Слово это в соответствии со своим традиционным употреблением означает то же, что и “культура”, то есть эволюцию людей к более высокой организации и более высокой нравственности. В некоторых языках предпочтение отдается первому термину, в некоторых – второму. Немец говорит обычно о культуре, француз – о цивилизации. Но подчеркивание различия в значении обоих терминов не оправдано ни лингвистически, ни исторически. Нужно говорить об этической и неэтической культуре или об этической и неэтической цивилизации, а не о культуре и цивилизации.
Как, однако, могло случиться, что решающее значение этического начала для культуры ускользнуло от нас?
Все предпринимавшиеся до сих пор попытки закладывания основ культуры неизменно представляли собой процессы, при которых силы прогресса проявляли себя почти во всех областях. Крупные достижения в искусстве, строительном деле, методах управления, экономике, промышленности, торговле и колонизации шли рука об руку с духовным подъемом, приведшим к рождению более совершенного мировоззрения. Ослабление культурного движения проявлялось как в сфере материального, так и в сфере духовно-этического, причем обычно в первой раньше, чем во второй. Так, в греческой культуре непостижимый застой в развитии естественных наук и политических институтов наступил уже при Аристотеле, в то время как этическое движение завершилось лишь в последующие столетия, найдя свое высшее проявление в великой воспитательной деятельности, которую развернула в античном мире стоическая философия. В китайской, индийской и иудейской культурах прогресс в материальной сфере с самого начала постоянно отставал от духовно-этических устремлений.
В культурном движении, начиная с эпохи Ренессанса и вплоть до начала XIX столетия, силы материального и духовно-этического прогресса действовали параллельно, как бы соревнуясь между собой. Затем, однако, произошло нечто никогда ранее не виданное: силы этического прогресса иссякли, в то время как достижения духа в материальной сфере неуклонно нарастали, являя блестящую картину научно-технического прогресса. Еще в течение десятилетий после этого наша культура пользовалась преимуществами материальных достижений, не испытывая поначалу последствий ослабления этического движения. Люди по-прежнему жили в атмосфере, созданной этическим культурным движением, не отдавая себе отчета в обреченности культуры и не замечая того, что назревало в отношениях между народами.
Так, наше время, для которого стало характерным бездумье, пришло к убеждению, что культура состоит преимущественно в научно-технических и художественных достижениях и может обойтись без этики или ограничиться ее минимумом. Эта упрощенная концепция культуры приобрела свой авторитет в общественном мнении, поскольку зачастую ее придерживались люди, которым по их общественному положению и научной осведомленности полагалось быть компетентными во всем, что касается духовной жизни.
Что произошло, когда мы отказались от этической концепции культуры и тем самым приостановили столкновение основанных на разуме этических идеалов с действительностью? Вместо того чтобы в мышлении выработать разумные этические идеалы, ориентированные на действительность, мы заимствовали их у действительности. В своих рассуждениях о народе, государстве, церкви, обществе, прогрессе и всех прочих явлениях, определяющих наше состояние и состояние человечества, мы хотели исходить из эмпирически данного. Только наличествующие в нем силы и направления могли теперь приниматься во внимание. Диктуемые логикой и этикой основные истины и основные убеждения мы уже не хотели признавать. Лишь идеи, почерпнутые из опыта, мы считали применимыми к действительности. В итоге наша духовная жизнь и весь мир оказались во власти идей, ослабленных знанием и умыслом.
Как прославляли мы наше чувство реальности, которое должно было сделать нас прилежными работниками на благо всего мира! И тем не менее мы, в сущности, поступали, как мальчишки, которые, мчась с горы на санках, беззаботно вверяют себя естественно действующим силам и нисколько не задумываются над тем, удастся ли совладать с несущимися санками на ближайшем повороте или у ближайшей непредвиденной преграды.
Только склад мышления, обеспечивающий действенность основанных на разуме этических идеалов, способен породить свободное, то есть планомерно-целесообразное, деяние. В той мере, в какой доминируют идеалы, заимствованные из действительности, действительность воздействует на действительность, и человеческая психика служит тогда лишь понижающим трансформатором.
Впечатления от событий для своего превращения в новые события постоянно опосредуются нашим складом мышления и перерабатываются в нем. Этот склад мышления обладает данной определенностью, способствующей созданию ценностей, которые предопределяют наше отношение к фактам.
Обычно эта определенность дана в разумных идеях, порождаемых нашим мышлением применительно к действительности. Когда они отмирают, не возникает пустоты, через которую события сами по себе воздействуют на нас. На склад мышления доминирующее влияние оказывают тогда мнения и чувства, которые до тех пор регулировались и подавлялись основанными на разуме идеями. Когда вырубают вековой лес, на месте деревьев – великанов вырастает кустарник. То же происходит и с великими убеждениями: разрушенные однажды, они заменяются мелкими, которые в какой-то мере выполняют их функции.
Следовательно, с отречением от разумных этических идеалов, характерным для нашего чувства реальности, наша объективность не возрастает, а уменьшается. Поэтому современный человек не является трезвым наблюдателем и расчетливым калькулятором, каким он сам себе кажется. Он подвержен воздействию настроений и страстей, пробуждаемых в нем фактами. Сам не отдавая себе отчета, он примешивает к рациональному столько эмоционального, что одно искажает другое. В этом заколдованном круге вращаются суждения и импульсы нашего общества, каких бы предметов мы ни касались – от самых мелких вопросов до всеобъемлющих мировых проблем. Как индивиды, так и целые народы обращаются с реальными и воображаемыми ценностями, не делая между ними никаких различий. Именно такое трудновообразимое сочетание объективности и необъективности, трезвости и способности восторгаться бессмысленным составляет загадочную и опасную черту в складе мышления нашего времени.
Таким образом, наше чувство реальности состоит в том, что мы своими страстями и предельно недальновидными соображениями выгоды стимулируем следование из одного факта непосредственно примыкающего к нему другого и т. д. и т. д. И поскольку нам недостает осмысленного представления о том целом, которое надлежит реализовать, наша активность капитулирует перед понятием естественно протекающего события.
Предельно иррациональным образом реагируем мы на факты. Без плана и фундамента строим мы наше будущее на зыбкой почве конкретных обстоятельств и подвергаем его разрушительному воздействию хаотических смещений и передвижений, характерных для этих обстоятельств. “Наконец-то твердая почва под ногами!” – восклицаем мы и… тонем в хаосе событий. Слепота, с которой мы относимся к такой участи, еще больше усугубляется верой в выработанный нами исторический подход, представляющий собою не что иное, как наше чувство реальности, обращенное в прошлое.
Мы убеждены, что являемся критическим поколением, которому доскональное знание прошлого позволило понять направление развития будущих событий. К идеалам, заимствованным у действительности, добавляются идеалы, почерпнутые из прошлого. Достижения критической историографии, возникшей в XIX столетии, достойны восхищения. Но вопрос в другом: присущ ли нашему поколению – именно потому, что у нас есть историческая наука,- подлинный исторический подход?
Исторический подход в лучшем смысле слова означает критическую объективность в отношении событий далекого и недавнего прошлого. Такой способностью абстрагироваться при оценке фактов от субъективных мнений и интересов не обладают даже наши историки. Пока им приходится заниматься эпохой настолько далекой, что ни о каком ее влиянии на современность не может быть и речи, они остаются объективными в той мере, в какой это позволяют воззрения школы, к которой они принадлежат. Если же изучаемое прошлое как-то перекликается с сегодняшним днем, то на интерпретацию его обычно накладывают свой отпечаток национальные, религиозные, социальные и экономические воззрения исследователей.
Показательно, что в последние десятилетия возросла лишь ученость, но не объективность историков. Исследователям, жившим в предыдущие эпохи, этот идеал представлялся в большей чистоте, чем нынешним. Мы дошли уже до того, что не требуем всерьез, чтобы в научном исследовании прошлого молчали предрассудки, вытекающие из национальных и религиозных воззрений эпохи, в которую живет исследователь. Сочетание величайшей учености с величайшей предвзятостью стало для нас обычным делом. Откровенно тенденциозные сочинения занимают первые места в нашей историографии.
Наука оказала на наших историков столь незначительное воспитательное влияние, что они зачастую шествовали в рядах наиболее одержимых поборников воззрений своих народов вместо того, чтобы, как подобает людям их профессии, призывать к вдумчивой и осмотрительной оценке фактов. Вместо того чтобы стать воспитателями, они по-прежнему были только учеными. Задача, взявшись за решение которой они действительно поставили бы себя на службу культуре, не привлекла их внимания. Надежды на подъем культуры, связанные в середине XIX столетия с подъемом исторической науки, оказались столь же мало обоснованными, как и те, которые связывались с требованием создания национальных государств и проведения демократических правительственных реформ.
В итоге исторический подход воспитанного такими историками поколения имеет мало общего с последовательно объективным восприятием событий. Во имя объективности нельзя не признать, что он состоит не столько в том, что мы лучше понимаем наше прошлое, чем предыдущие поколения свое, сколько в том, что мы приписываем ему чрезмерно большое значение для современности. Иногда же мы просто подменяем им современность. Нас не удовлетворяет, что некогда бывшее своими результатами представлено в существующем. Мы хотим, чтобы это бывшее всегда было с нами, и стремимся через него постигать себя.
В своей жажде постоянно переживать и осознавать исторический процесс нашего становления мы подменяем нормальные отношения к прошлому надуманными. Стремясь внушить себе, что в прошлом заключено все ныне сущее, мы злоупотребляем этим прошлым ради того, чтобы вывести из него и обосновать им наши требования, мнения, чувства и страсти. На глазах у нашей историографической учености появляется надуманная история для народного употребления, в которой деловито обосновываются национальные и религиозные предрассудки. Наши школьные учебники по истории – рассадники исторической лжи.
Подобное злоупотребление историей стадо для нас необходимостью. Идеи и убеждения, во власти которых мы находимся, не поддаются обоснованию разумом. И нам, следовательно, не остается ничего другого, как подводить под них “исторический” фундамент.
Показательно, что мы, собственно, не очень интересуемся тем ценным, что заключено в прошлом. Великие духовные достижения прошлого всего лишь бездумно регистрируются. Тронуть наш интеллект мы им не позволяем. Еще меньше склонны мы к их наследованию. Лишь то, что ассоциируется с нашими сегодняшними планами, страстями, чувствами и эстетическими вкусами, представляет для нас ценность. Эти планы, страсти, чувства и эстетические вкусы мы переносим в прошлое и затем, обманывая самих себя, утверждаем, что в нем наши корни.
Таков характер культа, в который мы превратили историю. Благоговение перед былыми событиями возводится в религию. Ослепленные тем, что рассматривается нами как прошлое или выдается за таковое, мы забываем смотреть в будущее. Ничто для нас не миновало, ни с чем не покончено. То и дело мы заставляем прошлое искусственно возрождаться в настоящем. Мы создаем персистенцию свершившихся фактов, которая делает невозможным всякое нормальное развитие наших народов. Подобно тому как, благоговея перед современностью, мы тонем в нынешних событиях, так, благоговея перед историей, мы подпадаем под власть событий минувших.
Из нашего преклонения перед действительностью и из нашего историзма родился национализм, являющийся виновником внешней катастрофы, которая завершает закат нашей культуры.
Что такое национализм? Неблагородный и доведенный до абсурда патриотизм, находящийся в таком же отношении к благородному и здоровому чувству любви к родине, как бредовая идея к нормальному убеждению. Как рождается он среди нас?
К началу XIX столетия мышление признало за национальным государством право на существование. В обоснование этого указывалось на то, что национальное государство как естественный и гомогенный организм лучше всего способно осуществить идеал культурного государства. В фихтевских речах к немецкой нации национальное государство подвергается суду нравственного разума, узнает от последнего о необходимости подчиниться ему во всех отношениях, торжественно клянется в этом, и затем ему вменяется в обязанность обеспечить становление культурного государства. При этом государству настойчиво внушается необходимость усматривать свою главную задачу в том, чтобы заботиться о вечно равномерном становлении чисто человеческого в нации.
Национальное государство должно искать свое величие в отстаивании идей, способных принести благо всем народам. Гражданам же рекомендуется демонстрировать свою принадлежность к нации не упрощенной, а более высокой любовью к отечеству, то есть не придавать слишком большого значения внешнему величию и силе нации, а следить за тем, чтобы она во главу угла своих устремлений поставила “расцвет Вечного и Божественного в мире” и чтобы ее устремления полноводной рекой влились в общий поток высших целей человечества. Таким образом, национальное чувство ставится под опеку разума, нравственности и культуры. Культ патриотизма, как таковой, должен считаться проявлением варварства, ибо таковым он обнаруживает себя в бессмысленных войнах, которые неизбежно влечет за собой.
Так национальная идея была поднята до уровня полноценного культурного идеала. Когда культура пришла в упадок, все прочие культурные идеалы утратили силу своего воздействия на общество. Национальная же идея сохранилась как фактор культуры благодаря тому, что из сферы теоретической перешла в сферу реальной действительности. Отныне она воплощала в себе все то, что уцелело от культуры, и стала идеалом идеалов. Отсюда же вытекают и особенности мышления нашей эпохи, концентрирующего весь энтузиазм, на какой оно только способно, на национальной идее в уверенности, что именно в ней заключены все духовные и моральные ценности.
С закатом культуры, однако, изменилась и сущность национальной идеи. Опека других, основанных на разуме этических идеалов, которым она до сих пор подчинялась, отпала, так как сами эти идеалы оказались проблематичными. И теперь национальная идея являла собою духовную силу, действующую по собственному произволу. Конечно, она всем своим видом старалась уверить, что стоит на службе культуры. На самом деле, однако, национальная идея представляла собою лишь окруженную ореолом культуры идею действительности. Только инстинкты действительности, а не этические идеалы двигали ею.
Современные массы требуют оградить национальные воззрения от влияния разума и нравственности, считая это самым верным средством не допустить профанации священнейших чувств.
Если в былые времена упадок культуры не вызывал такой путаницы в чувствах народов, то объясняется это тем, что национальная идея в рамках прежних культур никогда не возводилась до уровня культурного идеала нынешней значимости. Поэтому тогда и не могло случиться, чтобы национальная идея в конце концов подменила подлинные идеалы культуры и еще больше стимулировала и усложнила состояние бескультурья представлениями и убеждениями, внушенными уродливо националистическим подходом к жизни.
Проникновение в нездоровую сущность национализма практически делает беспредметной дискуссию о том, на какой народ по справедливости следует возложить наибольшую вину за роковое развитие событий последнего времени. Национализм не всегда был сильнее всего там, где громче всего провозглашал себя. Нередко он интенсивнее всего развивался там, где дотоле переживал скрытую стадию своей эволюции.
В том, что истоки национализма лежат не столько в самой действительности, сколько в ее искаженном преломлении в воображении масс, нетрудно убедиться на примере любой националистической концепции. Национализм утверждает, что ведет реальную политику. В действительности же для него совершенно не характерен подлинно деловой и здравый подход к решению любых вопросов внешней и внутренней политики. Ибо национализм по своей сущности не только эгоистичен, но и энтузиастичен. Его реальная политика представляет собой стимулируемую народной страстью, догматизированную и идеализированную переоценку отдельных территориальных и экономических проблем, затрагивающих интересы масс. Он отстаивает свои требования без сколько-нибудь осмысленного определения их реальной ценности.
Стремясь заполучить богатства, стоившие миллионы, современные государства обременяли свою экономику вооружениями, поглощавшими миллиарды. В благом намерении позаботиться о защите и расширении торговли они облагали последнюю поборами, угрожавшими ее конкурентоспособности в большей степени, чем все мероприятия противника.
Итак, на деле реальная политика была нереальной, потому что из-за примешавшегося народного пристрастия делала неразрешимыми простейшие вопросы. Напоказ она выставляла экономические интересы, а про запас держала националистические идеи величия и преследования “врагов” нации.
Ради усиления своей мощи каждое культурное государство брало себе в союзники всех, кого только могло. В результате полуцивилизованные и совсем нецивилизованные народы стали использоваться в эгоистических интересах одними культурными народами против других. Но помощники не довольствовались отведенной им ролью слепых орудий. Они во все возрастающей степени влияли на ход событий, пока не приобрели власти предписывать культурным народам Европы, когда следует выступить ради них друг против друга. Таково было возмездие за то, что мы отказались от собственного достоинства и принесли в жертву бескультурью последние остатки того общего достояния, которым некогда располагали.
Показательным для нездоровой сущности так называемой реальной политики национализма было стремление во что бы то ни стало прикрыться розовым флером идеала. Борьба за власть стала борьбой за право и культуру. Коалиции, в основе которых лежали эгоистические интересы борьбы одних народов против других, выдавались за содружества, продиктованные исконным родством уз и судеб, и подкреплялись ссылками на прошлое, даже если история давала больше примеров смертельной вражды, чем проявлений внутреннего родства. В конечном счете национализму было уже недостаточно в своей политике отвергать любую надежду на осуществление идеи культурного человечества. Провозглашая идею национальной культуры, он стал разрушать представление о самой культуре.
Раньше была просто культура и каждый культурный народ стремился усваивать ее в наиболее чистой и развитой форме. При этом народности было присуще гораздо больше самобытности и цельности, чем ныне. И если тем не менее тогда не проявлялось никакого стремления к обособлению духовной жизни на национальной основе, то это доказывает лишь, что такое стремление отнюдь не показатель силы нации. Претензия на самобытность национальной культуры в том виде, как о ней заявляется в наше время, представляет собой болезненное явление, предопределенное тем, что культурные народы утратили свою здоровую природу и руководствуются уже не инстинктами, а теориями. Они так тщательно исследуют свою душу, что последняя уже больше не способна ни на какие естественные порывы. Они анализируют и описывают ее так досконально, что она за тем, чем ей предписывается быть, не видит того, чем является на самом деле. О духовных различиях между расами мудрствуют с таким упорством, что эта болтовня действует как навязчивая идея, а отстаиваемое своеобразие выступает как претенциозная болезнь.
Во всех областях в возрастающей мере прилагаются усилия к тому, чтобы в любом изделии, любом творении рук человеческих по возможности сильнее проступали чувства, воззрения и мышление народа, его создавшего. Это искусственно стимулируемое своеобразие – лучшее свидетельство утраты естественного. Индивидуальная особенность того или иного народа уже не вливается больше как нечто неосознанное или полуосознанное в общую сокровищницу духовной жизни. Она становится манией, капризом, модой, уловкой. Происходит “инцухт” мыслей, опасные последствия которого во всех областях с каждым годом становятся все очевиднее. Духовная жизнь даже выдающихся культурных народов приняла угрожающе монотонное течение по сравнению с минувшими временами.
Противоестественность такого развития проявляется не только в его непосредственных результатах, но и в той роли, которая по его вине выпадает на долю самомнения, высокомерия и самообольщения. Все ценное в личности или в ее действиях, объясняется национальным своеобразием. Считается, что под чужими небесами ничто подобное вообще невозможно. В большинстве стран это тщеславие зашло уже так далеко, что для него вполне достижимы и геркулесовы столбы глупости.
Само собой разумеется, духовное начало в национальной культуре отступает далеко на задний план. Оно теперь в большей мере лишь внешний наряд ее. А на деле национальная культура носит ярко выраженный материальный характер. Она представляет собой совокупность всех внешних достижений соответствующего народа и выступает в союзе с его экономическими и политическими требованиями. Коренящаяся якобы в своеобразии народа национальная культура отнюдь не ограничивается, как можно было бы предполагать, рамками соответствующей народности. Она чувствует себя призванной овладеть также другими народами и тем самым осчастливить их.
Современные народы ищут рынков сбыта для своей культуры так же, как и для изделий своей промышленности или сельского хозяйства.
Следовательно, национальная культура стала орудием пропаганды и статьей экспорта. Поэтому не случайно проявляется поистине трогательная забота о рекламе. Необходимые фразы можно получить уже в готовом виде, остается только комбинировать их…Так мир становится ареной конкуренции национальных культур, пагубно сказывающейся на собственно культуре.
Мы уже больше не верим, что народы, которые в качестве наследников греко-римского мира вместе вступили в средневековье и затем в условиях интенсивнейшего взаимного обмена идеями на собственном опыте познали Ренессанс, Просвещение и мышление нового времени, составляют вместе со своими ответвлениями в новых частях света монолитное культурное целое. Но если различия в их духовной жизни проявлялись в новейшее время все сильнее, то причина здесь, прежде всего, в неуклонном упадке культуры. Так при отливе обнажаются разделяющие водную стихию мели, которые во время прилива скрыты под водой.
Насколько тесно и сейчас еще связаны между собой духовными нитями народы, которые составляют исторически сложившееся культурное человечество, видно из того, что все они вместе обречены на одинаковое вырождение.
С нашим чувством реальности связано, далее, наше ошибочно доверчивое отношение к фактам. Мы живем в атмосфере оптимизма, уверенные в том, что существующие в мире противоречия сами по себе разрешатся в духе целесообразного прогресса и сольются в синтезе, в котором соединятся ценное в тезисе и ценное в антитезисе.
Говоря об этом оптимизме, обычно с основанием и без оного ссылаются на Гегеля. То, что он является духовным отцом нашего чувства реальности, неоспоримо. Гегель – первый мыслитель, пытавшийся совладать с существующим. Он научил нас представлять себе прогресс в тезисах, антитезисах и синтезах, как они выступают в процессе развития. Но его оптимизм не был простой верой в разумность и полезность всего фактического, подобно нашему. Так как Гегель, живя еще в духовном мире рационализма, верит в силу основанных на разуме этических идеалов, он верит также в непрерывный духовный прогресс. И поскольку последний для него несомненен, он взялся показать его в последовательных фазах протекающего события и одновременно представить, как он реализуется в последовательности внешних фактов. Подчеркивая, однако, имманентную целесообразность в событии с такой силой, что в результате забываются духовно-этические предпосылки его веры в прогресс, Гегель закладывает фундамент выхолощенного оптимизма в отношении действительности, который уже в течение многих десятилетий не выпускает нас из плена ложных представлений.
Между самими фактами есть только бесконечно длящиеся противоречия. Образовать третий, средний факт, в котором они сглаживались бы в духе прогресса, сами по себе они не в состоянии. Дабы такой новый факт возник, противоречия должны преодолеваться в рамках склада мышления, в котором налицо основанные на разуме этические идеалы того, что надлежит реализовать. Эти идеалы и являются предпосылкой рождения нового, стремящегося возникнуть из противоречивого. Только в соответствующем разуму этическом складе мышления противоречия перестают быть слепыми.
Предполагая в фактах имманентные принципы прогресса, мы рассматривали поступательное течение истории, в которой подготовлялась наша судьба, как прогресс культуры, хотя действительная эволюция общества говорила отнюдь не в пользу такого оптимизма. Даже теперь, когда нашему взору предстают факты поистине ужасающие, мы не согласны отказаться от нашего кредо. Оно для нас, правда, уже не столь убедительно, как прежде. Но другое, которое основывает оптимизм на вере в этический дух, означает такую революцию в нашем образе мыслей, что нам трудно принять его.
С нашим доверием к фактам связано и доверие к организациям. Подобно некой идее фикс, через все деяния и помыслы нашего времени красной нитью проходит убеждение, что, если бы нам удалось в том или ином смысле усовершенствовать или преобразовать институты своей государственной и общественной жизни, желанный прогресс культуры наступил бы сам собой. И тем не менее мы очень далеки от единого плана реформирования наших общественных установлений. Одни набрасывают его в антидемократическом духе. Другие усматривают ошибку в том, что демократические принципы еще недостаточно последовательно воплощаются в жизнь. Третьи считают панацеей социалистическую или коммунистическую организацию общества. Но все согласны друг с другом в том, что состояние бескультурья, в котором мы живем, предопределено несостоятельностью общественных институтов, и ждут расцвета культуры от реорганизации общества. Все единодушно считают, что новые общественные институты породят и новый дух общества.
В плену этой невероятной путаницы находятся не только те, кто неспособен самостоятельно думать, но и многие из очень серьезно мыслящих среди нас. Материализм нашего времени переворачивает с ног на голову отношение между духовным и сущим. Он считает, что нечто духовно ценное может родиться только как результат действия фактического. Даже от войны ждали, что она обновит нас духовно! В действительности же характер взаимоотношений диаметрально противоположен. Имеющиеся духовные ценности могут целесообразно воздействовать на формирование действительности и таким образом порождать факты, способные подкреплять ценное в духовной жизни. Все институты и организации имеют лишь относительное значение. Располагая самыми различными общественными и политическими учреждениями, различные культурные народы пришли – все без исключения – к одинаковому состоянию бескультурья. Все, что мы пережили и еще сейчас переживаем, должно дать нам убеждение, что духовное – это все, а институты общества значат немногое. Наши институты обнаруживают несостоятельность, так как в них действует дух бескультурья. Самые целесообразные организационные усовершенствования нашего общества к которым мы должны стремиться, могут оказаться нам в чем-то полезными лишь в том случае, если мы способны также вдохнуть в наше время новый дух.
Даже те сложные проблемы, которые целиком относятся к материально-экономической сфере, в конечном счете могут быть решены только путем этизации убеждений. Самая целесообразная реорганизация устоев жизни общества способна лишь в какой-то мере продвинуть вперед, но не обеспечить полностью их решение. Единственный реальный путь для нас – прежде всего в старых условиях стать новыми людьми и, превратившись в общество с обновленным складом мышления, настолько сгладить противоречия между народами и внутри народов, чтобы вновь оказалась возможной жизнь в условиях культуры.
Другого способа действительного обновления нашего мира нет. Любые попытки означают более или менее впустую затраченные усилия, так как упор в них делается не на дух, а на внешние факторы.
В сфере событийного, которое предопределяет судьбу человечества, реальность заключается в убеждениях людей, а не в существующих внешних фактах. Твердая почва под ногами дана нам в основанных на разуме этических идеалах. Хотим ли мы, чтобы дух сделал нас способными создать новые условия бытия и вновь вернуться к культуре, или же нас устраивает перспектива по-прежнему черпать духовное из конкретной действительности и в результате неудержимо катиться навстречу гибели? Таков роковой вопрос, перед которым мы поставлены волею судеб.
Подлинное чувство реальности заключается в осознании той непреложной истины, что мы лишь через основанные на разуме этические идеалы можем прийти к нормальным взаимоотношениям с действительностью. Только благодаря им человек и общество обретут такую власть над происходящими событиями, какою вообще могут обладать. Без них нам – что бы мы ни делали – никогда не вырваться из-под всесильной власти событий.
То, что происходит ныне в отношениях между народами и внутри каждого народа, – яркая иллюстрация этой истины. На истории нашего времени лежит печать никогда ранее не виданной бессмыслицы. Будущие историки, как всегда, до мельчайших подробностей проанализируют ее, разложив все по полочкам и продемонстрировав при этом свою ученость и беспристрастность. Но как сейчас, так и во все последующие времена объяснить превратности нашей нынешней судьбы можно только тем, что мы пытались удовлетвориться культурой, оторванной от этики.
Наша культура переживает тяжелый кризис.
Обычно считают, что этот кризис порожден войной. Однако такое утверждение ошибочно.
Война и все, что с нею связано, – лишь проявление состояния бескультурья, в котором мы находимся. В государствах, не участвовавших в войне и не испытавших на себе ее непосредственного воздействия, устои культуры также заколебались – хотя и не столь явственно, как в тех странах, которые пострадали от последствий войны, единственной в своем роде по масштабам духовного и материального ущерба.
Можно ли, однако, утверждать, что мы с живым участием относимся к судьбам культуры, что мы задумываемся над ее упадком и над перспективами выхода из тупика? Едва ли.
Остроумные люди, сами блуждающие в дебрях истории культуры, стремятся внушить нам, что культура является чем-то данным от природы, чем-то таким, что у определенных народов в определенные эпохи расцветает, а затем с необходимостью увядает, в результате чего все новые культурные народы должны приходить на смену своим предшественникам. Разумеется, когда подобные люди, вооружившись своей теорией, пытаются решить вопрос о наших преемниках, они испытывают некоторое затруднение, ибо им не удается назвать ни одного народа, который можно было бы хоть в какой-то мере считать способным к выполнению такой миссии. Все народы земного шара в сильной степени испытали на себе влияние как нашей культуры, так и нашего бескультурья. Они в той или иной мере разделяют нашу судьбу, и ни у одного из них невозможно встретить идеи, которые могли бы вызвать к жизни сколько-нибудь значительное самобытное культурное движение.
Оставим в стороне остроумие и интересные культурно-исторические экскурсы и по-деловому займемся проблемой своей ущербной культуры. Каков характер вырождения нашей культуры и почему оно наступило?
Прежде всего, здесь напрашивается довольно элементарная констатация. Роковым для нашей культуры является то, что ее материальная сторона развилась намного сильнее, чем духовная. Равновесие ее нарушено. Под воздействием открытий, которые в невиданной ранее степени ставят нам на службу силы природы, условия жизни индивидов, общественных групп и государств подверглись радикальному преобразованию. Наши познания обогатились, а возможности возросли в масштабах, которые ранее вряд ли могли бы считаться мыслимыми. Благодаря этому перед нами открылись перспективы обеспечить в некоторых отношениях намного лучшие, по сравнению с прежними, условия существования человека. Восторгаясь успехами науки и практики, мы – увы! – пришли к ошибочной концепции культуры. Мы переоцениваем се материальные достижения и не принимаем во внимание значения духовного начала в той мере, в какой следовало бы. Но вот мы сталкиваемся с фактами, и они все больше заставляют нас задумываться. Беспощадно суровым языком они говорят нам, что культура, развивающая лишь материальную сторону без соответствующего прогресса духовного, подобна кораблю, который, лишившись рулевого управления, теряет маневренность и неудержимо мчится навстречу катастрофе.
Главное в культуре – не материальные достижения, а то, что индивиды постигают идеалы совершенствования человека и улучшения социально-политических условий жизни народов и всего человечества и в своих взглядах постоянно руководствуются этими идеалами. Лишь в том случае, если индивиды в качестве духовных сил будут работать над совершенствованием самих себя и общества, окажется возможным решить порождаемые действительностью проблемы и обеспечить благотворный во всех отношениях всеобщий прогресс. Будут ли материальные достижения несколько большими или несколько меньшими, не является для культуры решающим. Ее судьба определяется тем, в какой мере убеждения людей сохранят власть над фактами. Результат плавания зависит не от того, быстрее или медленнее продвигается корабль, идет ли он под парусами или приводится в движение паром, а от того, будет ли правильным его курс и исправным его рулевое управление.
Наши великие материальные достижения привели к коренным изменениям условии жизни индивидов, общества и народов. Для того чтобы действительно стать прогрессом в сторону подлинной культуры, они должны предполагать повышение требований к воззрениям на культуру, подобно тому как увеличение скорости корабля требует большей надежности руля и всего механизма управления. Успехи теоретического познания и практики воздействуют на нас почти наравне с природными явлениями, и не в нашей власти регулировать их так, чтобы они оказывали во всех отношениях благоприятное влияние на условия, в которых мы живем. Они выдвигают перед индивидами, обществом и народами проблемы одна сложнее другой и несут с собой опасности, не поддающиеся заблаговременному измерению. Как ни парадоксально это звучит, успехи теоретического познания и практики не облегчают, а затрудняют развитие подлинной культуры. Более того, открывшаяся нашему взору картина развития культуры за время существования нашего и двух предыдущих поколений заставляет, пожалуй, даже усомниться в том, что культура вообще еще мыслима перед лицом материальных достижений, как они перед нами предстают.
В наиболее общем виде угроза культуре, таящаяся в материальных достижениях, состоит в том, что массы людей в результате коренного преобразования условий их жизни из свободных превращаются в несвободных. Те, кто обрабатывал свою землю, становятся рабочими, обслуживающими машины на крупных предприятиях; ремесленники и люди делового мира превращаются в служащих. Все они утрачивают элементарную свободу человека, живущего в собственном доме и непосредственно связанного с кормилицей-землей. Кроме того, в новых условиях им больше не присуще живое, несокрушимое сознание ответственности людей, занимающихся самостоятельным трудом. Следовательно, условия их существования противоестественны. Теперь они ведут борьбу за существование, будучи лишены более или менее нормальных условий, когда каждый, идет ли речь о борьбе с природой или о конкуренции людей, может пробить себе дорогу благодаря своим способностям. Напротив, они считают, что необходимо объединиться и образовать таким образом силу, способную добиться лучших условий существования. В итоге складывается психология несвободных людей, в которой идеалы культуры уже не выступают в необходимой чистоте, а искажаются интересами борьбы.
До известной степени все мы являемся в современных условиях несвободными людьми. К какому бы сословию мы ни принадлежали, нам с каждым десятилетием, если не с каждым годом, приходится вести все более трудную борьбу за существование. Физическое и психическое перенапряжение или то и другое вместе стало нашим уделом, и мы не в состоянии полностью восстанавливать свои силы. Наша духовная несамостоятельность увеличивается в той же мере, что и материальная. На каждом шагу мы попадаем в самые различные формы зависимости, равных которым по всеобъемлемости и силе люди раньше не знали. Непрерывно совершенствующиеся экономические, социальные и политические организации все больше подчиняют нас своей власти. Постоянно укрепляющее свою организацию государство все более решительно и всеобъемлюще повелевает нами. Таким образом, наше личное бытие во всех отношениях принижено. Быть личностью становится для нас все труднее.
Так успехи нашей внешней культуры приводят к тому, что индивиды, несмотря на все преимущества, которые сулят им эти успехи, во многих отношениях утрачивают способность к постижению подлинной культуры.
Кроме того, именно успехи материальной культуры столь невероятно обостряют социальные и политические проблемы. Стремление разрешить современные социальные проблемы втягивает нас в классовую борьбу, которая подрывает и разрушает наши экономические и государственные устои. Машина и мировая торговля явились в конечном счете именно теми факторами, которые привели к мировой войне. Изобретения же, давшие в наши руки столь огромную разрушительную силу, сделали войну настолько опустошительной, что и побежденный и победитель оказались ввергнутыми ею в состояние разрухи на многие, не поддающиеся точному исчислению годы. Именно технические достижения позволили нам овладеть приемами и способами убийства на расстоянии и осуществлять массовое истребление людей в такой мере, что мы растоптали последние остатки присущего нам человеколюбия и стали воплощением слепой воли, которая, обслуживая совершенные средства уничтожения, утратила способность отличать в своей смертоносной деятельности воевавших от невоевавших.
Следовательно, материальные достижения – это еще не культура, они становятся ею лишь в той мере, в какой их удается поставить на службу идее совершенствования индивида и общества. Мы же, ослепленные успехами теоретического познания и практики, не задумывались над тем, на какой опасный путь вступили, игнорируя духовную сущность культуры, наслаждались чувством наивного удовлетворения нашими грандиозными материальными достижениями и скатились к невероятно выхолощенной концепции культуры. Мы верили фактам, которые свидетельствовали об имманентном прогрессе. Вместо того чтобы сформулировать разумные идеалы и направить усилия на преобразование действительности в соответствии с ними, мы, обольщенные тщеславной уверенностью в нашем знании действительности, думали обойтись взятыми из действительности опошленными идеалами. В результате мы утратили всякую власть над фактами.
Итак, именно в то время, когда духовная сущность культуры так необходима нам во всей своей специфической силе, мы обрекли ее на прозябание.
Как, однако, могло случиться, что мы дошли до такой крайней степени пренебрежения духовной сущностью культуры?
Чтобы постичь это, необходимо вернуться к тем временам, когда духовное начало было еще органически присуще культуре, непосредственно входя в ее понятие. Такой экскурс в историю приведет нас в XVIII век. У рационалистов, пытавшихся все выводить из разума и все строить в соответствии с доводами разума, мы находим выраженное в элементарной форме убеждение в том, что характер взглядов составляет существо культуры. Конечно, и они уже находятся под впечатлением современных им достижений теоретического познания и практики и придают соответствующее значение материальной стороне культуры.
Однако для них все еще является само собой разумеющимся, что существенное и ценное в культуре – ее духовная сторона. Их интересует прежде всего духовный прогресс человека и человечества. В него они верят со всей силой своего оптимизма.
Величие людей века Просвещения в том, что они выдвигают идеалы совершенствования индивида, общества и всего человечества и с энтузиазмом отдают себя целиком борьбе за их осуществление. Сила, на которую они полагаются при осуществлении своих идеалов, – убеждения людей. Они требуют от интеллекта, чтобы он преобразовал людей и условия их жизни, и верят, что он сильнее слепых фактов.
Откуда же они черпают побудительные мотивы для формулирования столь высоких идеалов культуры и уверенность в возможности их осуществления? Из своего мировоззрения.
Мировоззрение рационализма оптимистично и этично. Его оптимизм состоит в признании некой всеобщей целесообразности, управляющей миром и предполагающей его совершенствование. Эта целесообразность сообщает смысл и значение любым усилиям человека и человечества, направленным на достижение духовного и материального прогресса, и одновременно служит залогом успеха.
Этично мировоззрение рационализма потому, что рассматривает этическое как нечто данное разумом и в соответствии с этим требует от человека, чтобы он, презрев свои эгоистические интересы, целиком отдался идеалам, которые надлежит осуществить, и рассматривал этическое как всеобъемлющий критерий. Гуманистический образ мыслей является для рационалистов идеалом, изменить которому их не заставят никакие соображения.
Когда на рубеже XVIII и XIX столетий началась реакция против рационализма и он стал подвергаться критике, его оптимизму приписывалась примитивность, а его этике – сентиментальность. Тем не менее рационализм при всем своем несовершенстве сделал для приобщения людей к основанным на разуме идеалам культуры столько, сколько не могло сделать ни одно из критиковавших его последующих идейных течений. Незаметно, но неуклонно сила рационалистической концепции культуры иссякала. По мере того как мировоззрение рационализма оттеснялось на второй план, господствующей становилась апелляция к действительности, пока, наконец, с середины XIX столетия люди не перестали черпать свои идеалы культуры и гуманности в разуме, обратившись всецело к действительности и в результате оказавшись перед неизбежностью все большего сползания к состоянию, характеризующемуся отсутствием культуры и гуманности. Это наиболее очевидный и важный факт, который можно констатировать на основе знакомства со всей историей нашей культуры.
О чем он говорит? О том, что между культурой и мировоззрением существует тесная связь. Культура является продуктом оптимистически-этического мировоззрения. Лишь в той мере, в какой действенно миро- и жизнеутверждающее и одновременно этическое мировоззрение, идеалы культуры выкристаллизовываются и занимают доминирующее положение во взглядах индивида и общества.
Сам факт, что этой внутренней связи между культурой и мировоззрением не уделялось внимания, какого она заслуживала, объясняется тем, что нам лишь в малой степени свойственно по-настоящему задумываться над сущностью культуры.
Что такое культура? Культура – совокупность прогресса человека и человечества во всех областях и направлениях при условии, что этот прогресс служит духовному совершенствованию индивида как прогрессу прогрессов.
Стремление к прогрессу во всех областях и направлениях человек черпает в оптимистическом мировоззрении, которое утверждает мир и жизнь как нечто само по себе ценное и побуждает поэтому относиться к бытию – в той мере, в какой последнее поддается нашему воздействию, – как к высшему благу. Отсюда вытекают направленное на улучшение условий существования индивидов и общества, народов и человечества желание действовать, надежда на высокий смысл такого действия и, наконец, само действие. А оно ведет к господству духа над силами природы, к завершению религиозного, социально-экономического и практического приобщения людей к общественному бытию, ведет к духовному совершенствованию человека и общества.
Только миро- и жизнеутверждающее, то есть оптимистическое, мировоззрение способно побудить человека к действию во имя культуры, и только этическое мировоззрение обладает силой удержать человека в этом действии, заставив его пренебречь эгоистическими интересами и постоянно ориентируя его на духовное и нравственное совершенствование индивида как на решающую цель культуры. Следовательно, только единство миро- и жизнеутверждения и этики способно дать идеалы подлинной, совершенной культуры и побудить взяться за их осуществление.
Если культура остается несовершенной или даже переживает упадок, то объясняется это в конечном счете тем, что либо миро- и жизнеутверждающее начало мировоззрения, либо его этика, либо и то и другое вместе остались неразвитыми или деградировали.
Именно это и произошло с нами. Не подлежит никакому сомнению, что мы утратили необходимые для культуры этические принципы.
В течение многих десятилетий мы все больше приучаем себя пользоваться относительными этическими критериями и избегать этического толкования любых проблем. Отказ от последовательной этической оценки вещей мы истолковываем как прогресс нашей объективности.
Вместе с тем, однако, оказалось подорванным также наше миро- и жизнеутверждение. У современного человека нет больше стимула усваивать все идеалы прогресса и желать их осуществления. В значительной мере он примирился с действительностью. Он стал намного покорней судьбе и разочарованнее, чем сам себе в этом признается. В одном же отношении он превратился в откровенного пессимиста. Он, в сущности, уже больше не верит в духовный и этический прогресс людей и всего человечества, являющийся на деле душой культуры.
Причина угасания миро- и жизнеутверждения и упадка этики коренится в состоянии нашего мировоззрения. С середины XIX столетия мы переживаем кризис мировоззрения. Нам больше не удается прийти к концепции универсума, которая позволила бы познать смысл существования человека и человечества и, следовательно, содержала бы идеалы, вытекающие из разумного миро- и жизнеутверждения и этического желания. Все больше и больше мы скатываемся к состоянию, характеризующемуся отсутствием мировоззрения. Отсутствие же мировоззрения предопределяет и отсутствие культуры.
Таким образом, перед нами стоит великий вопрос: как долго сможем мы обходиться без мировоззрения, несущего в себе идеалы совершенствования человека и человечества, и этической деятельности во всей их полноте. Если нам удастся опять выдвинуть мировоззрение, которое с достаточной убедительностью сформулирует этическое миро- и жизнеутверждение, то мы остановим начавшийся упадок культуры и вновь придем к подлинной, живой культуре. В противном случае мы будем обречены стать очевидцами краха всех попыток приостановить вырождение культуры. Мы выйдем на верный путь лишь в том случае, если истина, утверждающая, что обновление культуры может последовать только за обновлением мировоззрения, превратится во всеобщее убеждение и вызовет новую потребность в мировоззрении. Но эта истина еще даже не начала прокладывать себе дорогу.
Современный человек по-настоящему еще не ощутил всей тяжести того обстоятельства, что он живет в условиях неудовлетворительного мировоззрения или полного отсутствия какого бы то ни было мировоззрения вообще. Противоестественность и опасность этого положения в первую очередь должна быть доведена до его сознания, подобно тому, как человеку, страдающему нарушением чувствительности нервной системы, надлежит разъяснить, что его жизнеспособность под угрозой, хотя он сам и не ощущает этого. Точно так же мы должны побудить наших современников к элементарному раздумью над тем, что такое человек в мире и как он намерен распорядиться своей жизнью. Лишь в том случае, если они вновь проникнутся сознанием необходимости сообщить своему бытию смысл и ценность и таким путем возбудят в себе внутреннюю жгучую потребность в удовлетворительном мировоззрении, будут созданы предпосылки духовного подъема, который вновь вернет нас к культуре.
Однако для постижения пути к удовлетворительному мировоззрению необходимо понять, почему борьба европейского духа за миро- и жизнеутверждающее этическое мировоззрение после преходящих успехов, достигнутых в предыдущие эпохи, оказывается столь безрезультатной, начиная со второй половины XIX столетия.
Наше мышление слишком мало занималось культурой, поэтому мы неизменно игнорировали то обстоятельство, что самое существенное в истории философии – это история борьбы за удовлетворительное мировоззрение. Рассматриваемая под таким углом зрения, она предстает перед нами трагической главой в истории человечества.
Список литературы
Бартенев, Сергей Александрович. История экономических учений Учебник/С. А. Бартенев.-М.:Экономистъ,2005.-453
История экономической мысли : курс лекций / А.В. Лабудин, Э.Б. Корицкий, Г.В. Нинциева и др. ; под ред. В.В. Круглова, Е.В. Балахоновой. – СПб. [и др.] : Питер, 2008. – 232 с.
Носова, С. С. Экономическая теория. Дистанционное обучение : учеб. пособие / С. С. Носова. – М. : КНОРУС, 2013. – 254 с.